В прошлом году на ММКВЯ мне очень повезло – состоялось мое знакомство с московским издательством «Лайвбук», которое представляла одна из его редакторов, замечательная Татьяна. К слову, давно хвораю профессиональной деформацией – не желаю читать книги с ошибками, неряшливо оформленные, безвкусно сверстанные… А тут просто случился праздник. Выпускница Московского полиграфического, Татьяна с огромной любовью рассказала о каждой из привезенных новинок, профессионально сделанных. Прекрасный выбор издательства я оценила – увезла сетку романов, посоветованных коллегой. И не пожалела ни разу. Моя кругосветка захватила Финляндию, Англию, Францию и Алжир, сердце Африки и даже США.
На эту ярмарку я спешила именно к стенду «Лайвбука», но этом году Татьяна не приехала, потому мой улов был скромнее. Тем не менее кое-что из прошлогоднего у них есть. Например, Алис Зенитер «Искусство терять», на этот раз в твердом переплёте. Расскажу для начала о нём, потому что купить его вы ещё успеете. Там предстаёт волшебный Алжир из восточных сказок, на смену которому приходит независимость, приносящая кровавые жертвы, шумные лагеря беженцев, прекрасный и чужой Париж, и снова Алжир, бесконечно далёкий, который предстоит узнать заново. Роман настолько понравился мне своей глубиной, что хотелось постоянно его цитировать.
«Нет такой семьи, которая не стала бы конфликтом цивилизаций…»
С этих слов об Алжире 1960-х, бывшей французской колонии, которая обрела независимость, начинается небольшой по объему роман Алис Зенитер «Искусство терять», самый ожидаемый в 2021-м по версии «Нью-Йорк таймс», лауреат нескольких престижных литературных премий. Семейная сага как нельзя более доступно объясняет не имеющему возможности окунуться во многотомные труды по истории, что и почему происходит в сегодняшней Франции, куда, спасаясь от неминуемой смерти, в далекие уже 1960-е хлынули алжирские беженцы. «Одно государство, посредине которого лежало море», как было написано в учебниках, на деле оказалось совсем иным. И отзвуки этого раскола слышны до сих пор.
Повествование о шестидесятых помогает понять, как волна терактов в «Шарли Эбдо» изрядно осложнила жизнь части французского населения – для белого большинства они все арабы, угроза, опасность… Главная героиня романа парижанка Наима не уверена и не хочет знать наверняка, но «…Может статься <…> и она уже несколько лет участвует в грандиозном надувательстве, имеющем целью создать стереотип «хорошего араба» (серьёзный, трудолюбивый и увенчанный успехом, атеист, говорящий без всякого акцента, европеизированный, современный, одним словом: успокаивающий, иначе говоря, как можно меньше араб), годный, чтобы предъявить окружающим … во избежание того, что отец представлял ей как самый верный путь к катастрофе: походить на «плохого араба» (ленивый, себе на уме, вспыльчивый, говорящий на ломаном французском, верующий, архаичный и экзотичный вплоть до варварства, одним словом: пугающий)…»
Наима почти ничего не знает о родине предков. Она носит брюки, курит и встречается с женатым мужчиной Кристофом, владельцем галереи, в которой работает, не понимает арабского, хотя пыталась его учить, не увлекается национальной кухней, не видит ценности в семейных безделушках. Она и ее сестры «…забыли страну, которую никогда не знали», «бабушка Йема и есть Алжир Наимы».
Но «…если верить Наиме, Алжир всегда был где-то рядом. Это была сумма составляющих: ее имя, смуглая кожа и черные волосы, воскресенья у Йемы. Это и есть Алжир, который она никогда не могла забыть, потому носила его внутри и на лице. … Скажи ей кто угодно: то, о чем ты, – вовсе не Алжир, нет, это просто пометы магрибинской эмиграции во Францию, которую ты представляешь во втором поколении (как будто иммиграция никогда не кончается, как будто она сама в вечном движении…)», она бы не стала слушать.
Эмиграция и потеря привычного уклада, утрата спасательного круга семейной поддержки – вот истоки того, что делает героев романа несчастными. Крепкие родственные связи ее предков рассыпаются – детям Йемы и Али, бежавшим из Алжира, разоренного гражданской войной, пришлось отречься от прошлого и своей культурной идентичности, чтобы получить шанс на будущее во Франции. Больше не чувствует себя патриархом Али, бесперспективный низкооплачиваемый труд отупляет (арабы обречены на неквалифицированную работу), семейный праздники теряют великий смысл, французский, который он не сумел освоить, отдаляет его от детей. (Будущий отец Наимы Хамид письмо с приглашением родителей на школьный праздник по окончанию учебного года выбрасывает — ему стыдно, если они придут…)
Мать Наимы – француженка Кларисса — может предъявить ей древо рода — фото и историю французской ветви семьи. Хамид мечтал когда-нибудь показать дочерям свою родину, но когда на фальшивом блокпосте гибнут его родственники, попытавшиеся туда съездить, решил, «что Алжир его больше не касается». Несмотря ни на что, Наиме, достигшей 25 лет, становится очень важно увидеть родину своих предков, чтобы понять себя.
Ей повезет поехать в Алжир по работе: предстоит собрать произведения художника Лаллы, умирающего от рака во Франции. Наима рискует – едет в родные места отца и деда, хотя там все еще небезопасно: «она француженка и внучка харки, идеальная кандидатка на кровопускание».
Но, узнавая в этой ветви своей семьи знакомые черты, не может даже толком объсниться с ними.
«Нет часов, ни настенных, ни напольных, и в двух домах, где она побывала. Время определяется иначе (по мухам, подъему, пению петухов, уходам, трапезам, смолкающим цикадам, плачущим детям, молитвам и деревьям, требующим воды), это гибкое и живое время, должно быть, смотрит на циферблат часов, как гора Сен-Мишель на свою пластмассовую копию в стеклянном шарике, где движение руки вызывает снежную бурю». Она спрашивает себя, как ей рассказать о гостеприимстве людей, которых она встретила, не создавая впечатления, что это речь в защиту третьего мира – а она такие речи ненавидит, слишком много их слышала, и в них обычно после похвал гостеприимству звучит замечание о врожденном чувстве ритма или о счастье в бедности, которое способны найти люди там. Такое великодушное гостеприимство, – думает она … штука обоюдоострая: щедрость может обернуться против того, кто её расточает. Жертвуя своим временем ради ближнего, он наводит того на мысль, что времени у него слишком много, и он целыми днями не знает, чем заняться.; и тот, кому он помогает, может подумать, что сам спасает того, кто его спас, от безделья. Большинство парижан… твёрдо знают, что у них всегда есть дела поважнее, чем помочь ближнему…»
Наиму одновременно терзают два чувства: «Она не хочет уезжать отсюда. Она во что бы то ни стало хочет домой».
Объяснить, что с ней происходит, помогает алжирец Ифрен.
«– Никто не передал тебе Алжир. А ты как думала? Что страна у тебя в крови? Что кабильский язык запрятан где-то в твоих хромосомах и проснется, как только ты ступишь на алжирскую землю?
Наима хохочет: именно на это она надеялась, так и не решившись сформулировать даже мысленно.
– Что нам не передают, то мы теряем, вот и все. Ты отсюда, но здесь не твой дом».